Я вот лет до двадцати пяти вообще не знал, что существуют левые. Ну, то есть, на периферии мира жила своей жизнью партия КПРФ с несимпатичным господином Зюгановым во главе. Жила – и не плохо – за счет своеобразной советской инерции бабушек и дедушек, создавала угрозы на выборах, но, в общем-то, была обречена на естественное вымирание.

Были еще, конечно, национал-большевики, тогда, впрочем, менее заметные, а также разнообразные интернет-знаменитости, обещавшие оппонентам усекновение половинки, извините, из песни слова не выкинешь, жопы. Но любовь к коммунизму счастливо сочеталась у них с ненавистью к евреям, армянам, азербайджанцам, русским, карликам, инвалидам, собакам и Алле Пугачевой (список, разумеется, далеко не полон). Поэтому понять, с какой радости они левые, я тогда не мог, да и теперь не могу.

В общем, в те далекие и неправдоподобные годы сложно было представить, что после мощнейшей прививки, которую стране, сами того не особо желая, сделали архитекторы перестройки, прививки правдой о предшествующих исторических событиях, в России могут быть идейные левые. В конце концов, достаточно сделать над собой усилие и почитать основные работы Ленина, чтобы понять, кто есть кто.

Мне и сейчас сложно это себе представить, но теперь я знаю, они есть. С фактами не поспоришь.

И откровением для меня стало не вчерашнее (17-го, то есть, ноября) выступление в «Улице ОГИ» Пономарева, Клеман и Цветкова, а события и встречи, имевшие место много раньше.

Когда, на заре нынешнего века, я случайно выяснил, что группа подростков из города Петербурга, нанятая мною на работу, - а меня тогда прельстила дешевизна рабочей силы в городе Петербурге, - представляет собой кружок идейных троцкистов. Или даже партию. Два троцкиста – партия, сказал вчера на лекции Илья Пономарев, три троцкиста – Интернационал, четыре троцкиста – раскол. Но я тогда об этом не знал. Хоть и мог наблюдать воочию, поскольку один из подведомственных моих троцкистов как-то раз не вышел на работу, поскольку второй троцкист в пылу идейной борьбы сломал ему нос.

Как не знал о возможности вести буквоедские споры над толкованиями социологической теории, сочиненной полтораста лет назад, и на основе этих споров делать выводы о количестве граждан, подлежащих расстрелу после установления в стране диктатуры пролетариата. Как не знал о некоторых формах проведения досуга.

- Ну, мы утром пошли к заводской проходной листовки раздавать, - рассказывал мне один из моих троцкистов.

- И что?

- И побили нас рабочие, сильно побили…

Как не знал и о том, сколько в стране существует левых партий с тремя, редко пятью членами, непримиримо конфликтующими как с прочими левыми партиями, так и между собой. Узнал, когда один из моих, извините за затянувшийся мемуар, троцкистов принес мне книгу Стогова «Революция сейчас» и показал подчеркнутый фломастером абзац. Точно не воспроизведу, но что-то вот такое: «Существовала также группа троцкистов-синдикалистов, в которую входило три человека. Группа распалась, когда двое участников обзавелись семьями, а третий начал торговать героином».

- Третий – это я, гордо сказал мой троцкист.

Словом, на лекцию Ильи Пономарева («Левый Фронт»), Карин Клеман («Левый фронт») и Алексея Цветкова (интеллектуал вне партий), я пришел вполне подготовленным.

Пономорев был с бородой и в арафатке, Цветков – без того и другого, а Карин была просто прекрасна.

Пономарев долго перечислял, какие бывают левые. Их тысячи видов. Как насекомых. Но в целом, левые, это те, кто за свободу, равенство и братство, а также те, кто уверен, что беспорядки во Франции причину имеют в социальных проблемах, а не в национальных. Ну и, конечно, сегодня с плакатом, завтра с автоматом.

А проблемы у левых таковы: во-первых, люди, поднятые левыми на борьбу, добившись своих локальных целей (выплаты задолженностей по зарплате, например), борьбу бросают, и успех левых превращается в их же поражение. Во-вторых, - тут у меня заверещал в кармане мобильный, пришлось выйти в коридор, и я не узнал, что во-вторых. Зато, возвращаясь, оглядел зал. В первых рядах с кислыми лицами сидели завсегдатаи. Все как один – либералы и правозащитники. Зато галерку занимали куда более интересные граждане, а именно – бедно, но затейливо одетые школьницы, юнцы явно троцкистского вида, их траченные жизнью, но не сломавшиеся под капиталистическим гнетом вожди, чьи дни, а может даже и ночи, судя по цвету лиц и выражению глаз, проходят в бесперспективных, но увлекательных битвах с крепкими алкогольными напитками.

А в-третьих, продолжил Пономарев, надо прекратить заигрывать с патриотизмом. Это государство – наш враг, и все его враги, - наши друзья.

- А Шамиль Басаев? – закричали из зала.

- И Шамиль Басаев, - спокойно сказал Пономарев.

Слово взяла Карин Клеман. Речь ее была краткой, но яркой. Не менее Яркой, чем сама Карин. Карин говорила с жаром, о том, что главное – самоосвобождение, о том, что люди, поучаствовав в борьбе за свои права, становятся чуть лучше, даже если борьба прекращается, и о том, что надо все-таки аккуратнее с патриотизмом в России, этой очень националистической стране.

Потом Алексей Цветков демонстрировал эрудицию, перечисляя в течение минут двадцати имена и названия книг, которые каждый левый должен знать наизусть. Изрядную память следует иметь левым, вот что я вам скажу.

А потом началась дискуссия. И выяснилось, что говорить левым с нелевыми особо не о чем. Потому что левые знают, как надо, а остальные – как минимум, сомневаются. Да и потом, о чем спорить: Пономарев сказал, что левых много, Клеман – что надо стремиться к самоосвобождению, а Цветков перечислял фамилии. Поэтому спорили присутствующие не с докладчиками, а с собственными представлениями о сути левой идеи.

Поминали ужасы коллективизации, и спрашивали Пономарева, готов ли он нести ответственность за жизни людей, которые погибнут в ходе революции.

Коллективизация ужасна. Пономарев готов.

Пономарева спрашивали, как вообще возможна революция в России, намекая на некоторые нравственные последствия процесса. В России, как раз, и возможно, отвечал Пономарев, намекая на технологические аспекты. Этот момент очень ярко обрисовал все содержание спора.

Кроме того, из задних рядов соратники ораторов требовали, чтоб их оппоненты заткнулись и советовали читать Ленина.

В процессе прекрасную Карин Клеман довели до истерики. Она кричала, расрасневшись, и румянец ей шел: - А что, если человек родился не в богатой семье в центре Парижа, а, например, в Африке или в России, то он ни на что не имеет прав? А что, если я не доктор наук, а молодая и красивая девушка, я не имею права мыслить?

- Ну, - пробормотал пришедший на женские крики охранник заведения, - это она себе, допустим, льстит.

Хотя она себе ни капельки не льстила.

И вообще, левым делает честь хотя бы то, что в их рядах есть девушки, способные на настоящую страсть. Их ведь вообще немного.

Подумал я, уходя, потому что понял, что разговаривать не о чем. Тем, кто знает, как надо, вообще не с кем и не о чем разговаривать. И это в перспективе чревато массой самых неприятных проблем для тех, кто не знает, как надо.

Иван Давыдов

ссылка на оригинал

Политические новости