У Договора о ненападении между СССР и Германией от 23 августа 1939 г. и тем более у секретных протоколов к нему, разграничивающих сферы влияния в Восточной Европе, история оказалась двухчастной. Первые пятьдесят лет с момента подписания СССР упорно отрицал наличие протоколов. Последние же двадцать лет прошли под знаком признания — сколько можно отрицать.

В результате чего секретные протоколы к пакту из разряда тайн и загадок XX века пошли по разряду ничуть не загадочной империалистической политики. «Мак, вступив в Баварию, твердо знал, что и Наполеон идет прямо в Баварию. Нейтралитет второстепенных держав ни до, ни во время, ни после Наполеона никогда и не существовал иначе, как на бумаге. Курфюрст Баварский колебался и был в непрерывном страхе», — это написано не про 1939−й, а про 1805 г., но много ли разницы. Плачевная судьба буферных государств может быть оплакана, но ничем таким неслыханным она не является. Тот, кто желает найти в истории Второй мировой войны случаи неслыханные, может найти их много (и немало — на территории judenfrei Прибалтики), но соглашения, перекраивающие границы лимитрофов, не содержат в себе ничего почтенного, не содержат и ничего неслыханного.

Уникальность протоколов совершенно в другом. Сами по себе они лишь были инструментом перекройки границ в предполье, а к 1945 г. все границы неузнаваемо сместились. Однако Сталину удалось обустроить и аншлюс Прибалтики, и присоединение Галиции с Буковиной и Закарпатьем к УССР так, что с формальной точки зрения не подкопаешься. Ни публичные, ни тем более секретные соглашения с Третьим рейхом в ходе оформления никак не использовались. Только воля соответствующих народов, явленная на выборах, а равно воля держав-победительниц (Ялта—Потсдам) и воля держав, признавших — после 1945 г. как было не признать — отторжение их бывших земель.

Другая уникальность была в том, что это первый и последний в истории СССР (период 1917–1922 гг. с распадением и частичным восстановлением империи — явно особый) случай присоединения территорий с населением. Уже Карельский перешеек, В. Пруссия, Курилы присоединялись без населения. Те же, кто был с населением — вся Восточная Европа, — сохраняли формальный суверенитет. Т. наз. страны народной демократии. В 1945 г. мысль увеличивать число советских республик — в идеале «до последнего моря» — была решительно отставлена. Сателлитам начали оставлять формальные атрибуты независимости. Страны Прибалтики, однако, в число сателлитов не попали, да и Галицию польскому сателлиту не вернули, предпочтя удовольствовать его Силезией и Померанией.

Неизвестно, почему вместо добавления в СССР еще шести республик после 1945 г. подвластным странам решили сохранить формальную независимость. Одно объяснение — так было удобнее договариваться с союзниками, да и в видах дальнейшей экспансии было сочтено, что жителям будущей коммунистической Франции будет приятнее, когда их суверенная страна будет называться ФНР, нежели в случае, если ее преобразуют в ФССР — двадцать какую-то из общего числа.

Другое объяснение, предполагающее за вождями СССР больший реализм, базируется на том, что они исходили из разного статуса собственно СССР, т. е. восстановленного единого государства, и сателлитов, подпавших под полную власть СССР после 1945 г. — чем и объяснялся формально иной порядок управления вассальными странами. Вассалы — свои в том смысле, что от них можно требовать разных мероприятий и преобразований, но вассалы — чужие, во-первых, в том смысле, что удача переменчива и в случае чего они тут же станут вассалами другого, а во-вторых, может возникнуть необходимость такой комбинации, когда вассальные земли будут использованы для размена. Скорее всего, мы никогда не узнаем, о чем больше думал Сталин в конце 40−х — о движении «к последнему морю» или о комбинациях на тему «ему обещает полмира, а Францию только себе». Тем не менее известные телодвижения 50−х — отпуск Австрии на волю, начинавшийся вывод войск из Восточной Европы, наконец, предъявленные Берии в 1953 г. обвинения в том, что хотел сдать страны народной демократии в обмен на выгоды интересные, — свидетельствуют, что сама торговая идея хотя бы в зачатке тогда присутствовала. Но — только в отношении новозавоеванных земель. Границы СССР предметом торга, безусловно, не являлись.

Парадокс в том, что Прибалтика, Галиция, Молдавия в этой дихотомии должны были принадлежать не к империи, а к странам-сателлитам. Ибо различие здесь не столько в дате и способе присоединения, сколько в более важном параметре — наличии/отсутствии общей судьбы и основанного на ней органического единства. В случае с УССР в границах 1938 г. об общей судьбе можно говорить, с границами 1945 г. — какая такая общая судьба с Галицией? Разделение Украины и выход ее из СССР в 1991 г. были начаты в сентябре 1939 г. под пение «Белоруссия родная, Украина золотая». На общую с Прибалтикой судьбу махнули рукой и вовсе с самого начала, а после окончания вооруженного сопротивления там был установлен режим протектората с набором вольностей — квази-Европа, куда можно ездить без виз и парткома и расплачиваться советскими рублисами. Ничем, кроме угрозы силой, эти земли с остальной страной не были связаны.

Разница в том, что страны народной демократии могли уйти (и ушли) из-под Москвы в рамках внешнего торга. У инкорпорированных земель единственная возможность ухода заключалась в подрыве всей союзной конструкции — благо слабых точек там хватало, а никакими сантиментами и никакой общей судьбой эти земли с остальной страной связаны не были. Добыча 1939 г. оказалась с ядом замедленного действия. Неизвестно, как пошла бы история, останься после 1945 г. польско-советская граница, как в 1938 г., а Латвия, Литва etc. сделайся странами народной демократии, но, не будь отравленной добычи, у страны, земли которой сильнее объединены общей судьбой, было бы несколько больше шансов избежать распада.
"

24.08.2009.

Максим Соколов
Эксперт
ссылка на оригинал

Политические новости